раковины, камешки, битые стекла и кусочки пластика, аккуратно нанизанные на веревки из жил артроплевры. Стены юрты покрывали выгоревшие ковры, поверх них висели выцветшие фотографии детей. Несколько групповых. Их объединяла фигура старого киммеринца в центре. Судя по одежде и состоянию цветов, они были сняты в разные годы, но, к удивлению Талавира, старик всюду был одинаковым: мелкое высохшее лицо, круглые очки, тюбетейка на макушке и длинная трубка, зажатая в зубах.

— Азиз-баба, — сказала Гуль, показывая на старика. — Ученики. Любит детей.

Вспышки местные часто сами приводили детей в школы доктора Зорга.

Талавир вспомнил рисунки на стенах у Белокуна. Мамай был из Ак-Шеих. Его должен был привести в Зорг местный рекрутер. Во время войны такие рекрутеры первыми испытали гнев киммеринцев как предатели и коллаборанты. А ведь Азиз-баба пережил войну. Неужели в Деште просто нельзя любить детей? И вместе с тем Талавир решил себе расспросить старика.

Женщина показала на матрас, сама принялась разжигать маленькую железную печь — собу. Поставила на плоскую крышу медный чайник, осторожно, как драгоценность, налила воды и бросила какое-то зелье. Через мгновение воздух запахло полынью и рулем.

― Ты его невестка или… жена?

— Нет! — прыснула Гуль. Сиреневые глаза весело сверкнули. — Гуль нашли в

Кое-что. Азиз-баба взять к себе. Хорош.

Гуль подсунула низенький столик, поставила две маленькие чашки и разлила чай. Она будто танцевала. Каждую пиалу поднимала так, чтобы продемонстрировать длинные четырехфаланговые пальцы и тонкие запястья. Вокруг лица и тонкой шеи маленькими змейками вздымались сотни косичек. А когда она наклонялась, то выпячивала грудь и выгибала талию. Гуль имела удивительно соблазнительную фигуру.

— Ты сказала, что Рябов хотел зайти в дом Серова. Откуда ты знаешь? -

Талавир отпил из чашки. Язык обжег солено-горький вкус.

— Он говорить. Я еду носить. Вареный бор, солонец, янти, раз мясо. -

Девушка облизнулась.

— Вы много говорили?

— Нет. — Гуль вытаращила глаза и постучала себя по голове. — Он бум-бум.

Говорить еще меньше меня.

Талавир снова подумал о том, как Рябов оказался в Деште. Судя по всему, был еще более сломанным Братом, чем он.

— И все равно я чувствую, что вы были приятелями, — усмехнулся Талавир и снова отведал чай. — Скажи, в ночь перед смертью он собирался в этот дом?

— Гуль не знать! Но быть глупо выйти в ночь свечения Йылдыз.

— Что за ночь такая? — удивился Талавир. Он чувствовал, что еще немного.

и местные верования доведут его до бешенства.

— Ночь, когда из дома Геры выходит джадал. Все знать. Только ты не знаешь,

— захохотала Гуль.

— В ту ночь была буря?

— Нет! Ты совсем тук-тук. Ночь свечения Йылдыз есть бури нет.

Итак, Гера Серов соврал о буре и заставил подтвердить Ма. О чем еще не сказал официальный бэй Ак-Шеих? Талавир вспомнил движение за окном в доме с деревом. Что именно здесь искал Рябов? И что или кого должен найти он, Талавир?

— Кто еще живет в том доме? — Талавир показал Гуле игральную карту

Мамая. — Гера, — с готовностью ответила синекожая. — Его жена. Мальчик врача говорить — мертвая дочь. Говорить, она сидит на спине у старика.

— Говорить? Но у Геры за спиной реально синее чудовище?

— Значит, ты говорить, как Бекир, — беззаботно пожала плечами Гуль.

Талавир задумался, видит ли еще кто-то, кроме него и мальчика, проклятое чудовище.

— Ты когда-нибудь слышала о докторе Мамае?

К удивлению Талавира синекожая женщина захохотала.

— Смешное имя. Киммерицкой «мамай» — никто. Так Азиз-баба говорил, –

важно сказала девушка. — Так никто себя не называть в Ак-Шеих.

Талавир разочарованно кивнул и без особой надежды решил попробовать еще одну вещь:

— А о Золотой Колыбели слышала?

— Да! — Гуль радостно всплеснула в ладони. — Это моя любимая сказка.

Азиз-бабка постоянно рассказывать. Киммеринцы верят, что Золотая Колыбель дает власть над этой землей.

Из того, как Гуль говорила о старейшине, было ясно, что у него над ней безоговорочная власть. В голове Талавира забурлили мысли. Азиз-баба был достаточно стар, чтобы знать Мамая. Они оба восхищались сказкой о волшебной Золотой Колыбели. Была ли между ними связь? А главное, был ли старейшина причастен к тому, что произошло с Рябовым.

— Ты носила еду Рябову по просьбе Азиза-бабы?

— Он сказал: неси. Гера бей: "Она ему понравится", — девушка очень точно скопировала плаксивый голос Серова.

— И ты ему понравилась? — Это уже совсем неожиданно. Зачем местным властям подсовывать Рябову женщину? Разве еще один ритуал гостеприимства?

— И тебе могу понравиться. — Гуль снова протянула к нему пиал с чаем. Талавир отпил, не отрывая глаз от женщины.

— Они приказали шпионить за Рябовым?

— Азиз-баба, — Гуль даже не попыталась соврать. Девушка придвинулась поближе, Талавир почувствовал ее дыхание. Она вытащила длинный раздвоенный язык и облизала его щеку. Язык был шершавый и сухой, как у кошки. Талавир подавил желание отодвинуться.

— Как на самом деле умер Рябов?

Фиолетовые глаза стали непроницаемыми.

— Если ты скрываешь правду, Старшие Братья этого не подарят. -

Талавир схватил Гуль за руку. Он чувствовал, что Белокун подслушивает. — Речь идет об убийстве Полномочного. Покрывая Азиза-бабу или Геру, ты становишься соучастницей. Ты же знаешь, что это может быть?

Гуль кивнула, робко улыбнулась и облизнулась. Сверкнули острые белоснежные зубы. А потом она сделала то, чего Талавир не ожидал, схватила его за голову и попыталась укусить за манкур. Хватка оказалась неожиданно сильной. Талавир вцепился в ее подбородок, не давая острым зубам сомкнуться на его коже. Из последних сил отбросил женщину и вытащил бляшку Ханум. Он планировал засунуть ее в рот синекожей, но хватило самого вида пластины. Золото подействовало на нее так же, как на демоницу в кургане КараМеркит. Гуль отпрянула. На ее лице застыло удивление, будто она увидела перед собой не Талавира, а кого-то другого.

Перед глазами снова поплыло. Что за чай подсунула синекожая? И вдруг в его голове раздался шепот. Это походило на гудение машин на Матери Ветров,